Хорошая девочка попадает в неприятности - Страница 6

Вот и славно, подумала я, делая глубокий вдох, приоткрывая закрома памяти и погружаясь в воспоминания. Лес, тоже теплый, весенний. Веселый треск костра и потрясающий запах жарящегося мяса. Старый плед. Облизываю пальцы, перепачканные жиром под тихий смех самого любимого человека во вселенной. Где-то должны были остаться фотографии, но за два года я так и не собралась с духом второй раз заглянуть в архив. Хватило первого, когда нужно было выбрать лучшие фото для мамы. И самое лучшее — на памятник. Нет, эту дверь я открывать не стану. Пусть сегодня будет день светлой грусти. Родной запах, челка, упавшая на глаза, сильные руки, тихое "люблю". Почувствовав, как тоска отпускает, я подняла глаза и в нескольких метрах впереди увидела Сашу. Я перестала дышать, отчаянно всматриваясь, отказываясь верить. Серая ветровка, которую мы долго выбирали, а потом обмывали в любимой кофейне. Фотоаппарат, с ним он почти никогда не расставался. Заношенные, но любимые джинсы. Я несколько раз порывалась выбросить, но Саша их непременно отстаивал. В них и похоронили. Мама хотела костюм, но я настояла. Ты ведь ненавидел костюмы, и тогда это казалось безумно важным. Я хотела, чтобы тебе было комфортно. Я так хотела, чтобы тебе было комфортно. Плачу, глядя на свое потерянное счастье, а оно, улыбкой разорвав мне сердце, поворачивается и уходит в лес. Бросаюсь следом, путаясь в траве, спотыкаясь и, кажется, несколько раз упав. Мне все равно, что это такое. Да, я знаю, что тебя больше нет, но я просто хочу еще раз посмотреть на тебя. На секунду заглянуть в самые ясные в мире глаза и сказать, как сильно я тебя люблю. Пожалуйста… Саша стоит посреди сказочной поляны, но я не вижу ни нереальной красоты деревьев, отгородивших это дивное место, ни волшебных цветов, ни бабочек, не слышу райских птиц. Весь мой мир сосредоточился на одинокой фигуре, кажущейся слишком скучной и чужой на этом празднике красок. Я медленно подхожу, пытаюсь коснуться ладонью щеки и рука проваливается. Иллюзия… Ноги не держат. Двери, за которыми хранятся все самые тяжелые и самые счастливые воспоминания, срывает с петель. Я реву, громко, надрывно, совершенно не реагируя на Рина, который наконец-то замечает меня, подбегает и опускается на колени. В глазах ужас, он явно не знает что делать. Краски поблекли, мираж рассеялся и теперь это совершенно обычная поляна. Понимание, что Саши больше нет, накатывает с новой силой. Истерика, как постаревшая прима, после долгого забвения, вновь увидевшая публику, отрывается по полной. Я не могу вдохнуть, зубы стучат, меня трясет и из горла доносится только сдавленные всхлипывания. Кружится голова. Воздуха не хватает. Хорошо, значит еще чуть-чуть и пойдет откат. Только не потерять сознание. Кажется Рин что-то говорит. Рин, цепляюсь за эту мысль, как за якорь. Ты нужна Рину, ты должна прийти в себя. Ты всегда была ответственной. Отличница. Хороший ребенок. Нельзя быть эгоистом, нужно думать о других. Чувствую, как все внутри расползается знакомое онемение. Заставляю себя дышать, медленно восстанавливая ритм. Вдох, выдох. И постепенно звон в ушах стихает, и я слышу почти срывающийся в крик голос Рина.

— Лена, ты меня слышишь? Лена! — так громко.

— Да, — мой голос тихий, едва слышный и очень хриплый, — я тебя слышу, не кричи, пожалуйста, — прикладываю пальцы к вискам, пытаюсь раздавить созревающие там виноградины боли.

— Что с тобой? — он взволнован, но говорит тише, — я чувствую, что тебе плохо, но не понимаю почему, — растерянность, испуг, вина…

— Я просто кое-что увидела, и это меня расстроило, — ответственная девочка наконец-то заняла привычное место, я могу дышать и говорить почти спокойно, — но с тобой это никак не связано. Рин, ты ни в чем не виноват, — накатывает ужасная слабость и я упираюсь руками в траву, чтобы не упасть. Леди истерика отказывается уступать. Хорошая девочка осуждающе грозит ей пальчиком.

— Честно? — кажется, мой ответ его успокоил.

— Клянусь ушами Клеопатры, — я слабо улыбаюсь, маска не позволяет больше, но и сорваться не дает. Держит, — мне нужно выпить кофе, подай, пожалуйста, рюкзак.

Достаю термос и бутерброды. Рин наливает кофе в чашку и протягивает мне. Беру обеими руками и выметаю из головы все задачи, сосредотачиваясь на одной. Мне нужно выпить кофе. На последнем глотке руки уже не трясутся. Я должна помочь Рину. Остальное сейчас не важно.

— Рин, ты нашел что-нибудь? — поворачиваюсь к нему. От волнения парень умял все бутерброды, но, кажется, все же успокоился.

— Да! Смотри, — несколько фраз, щелчок пальцами и над его головой повисает светящийся шарик.

— Красотища какая, — слабо улыбаюсь, — никогда такого не видела.

Я хочу отвлечь взволнованного Рина, поэтому прошу показать мне что-то из его мира. Он задумывается, а потом его лицо озаряет радостная улыбка. Он начинает говорить, и пространство вокруг нас меняется. Из-под травы проступают мраморные плиты пола. Высокие колонны стремительно вырастают, сплетаясь в стрельчатые арки, и покрываются изысканными узорами. А в проходах встают высокие шкафы темного дерева, заставленные разномастными фолиантами. Я даже чувствую запахи: книжной пыли, старой кожи, новой бумаги и волшебства.

Нахожу в себе силы подняться и прикоснуться к корешкам, насладиться приятной шероховатостью переплетов. Иду по проходу. Мои пальцы впитывают фактуры, а нос — запахи. Чувствую совершенно детский восторг и пытаюсь зафиксировать это ощущение в памяти. Сохранить его, чтобы потом, когда мне придется с кровью отдирать проклятую маску, я могла унять боль целительной прохладой этого мгновенья.