Хорошая девочка попадает в неприятности - Страница 55

Ее просто распирало от злорадства. Слишком довольна. Слишком высокомерна. Как правило, с ним Элинор держалась куда скромнее. Знала, только брат мог смягчить недовольство, периодически обрушиваемое на нее леди-матерью. И почему спросила про улицы? Сегодня на Фергюса действительно смотрели как-то странно. Правда, встретившись с убийственным взглядом наследника семьи Дрисколл, отводили глаза, но шептаться не прекращали.

— На улицах? Как всегда. Грязь, вонь и смерды. Элли, если знаешь что-то, говори. Играть в твои игры нет ни времени, ни настроения. Я пришел переговорить с матушкой по важному делу.

— Опять деньги просить будешь?

— Не отвечай вопросом на вопрос. Знаешь же, меня это злит. Пытаешься разозлить меня, Элли?

Фергюс посмотрел на сестру так, что Элинор захотелось, как в детстве, спрятаться за портьеру или в шкаф и притвориться невидимой. Она судорожно сглотнула и послушно пересказала истории, взбудоражившие Гланнабайн. С каждым новым фактом, Фергюс хмурился все сильнее.

В последнее время ему не везло ни в фидхелле, ни в делах, ни с женщинами. Он проигрался, увеличив свой и без того немалый долг. Купец, с которым вошел в долю, прогорел, а среди предлагаемых фоморским кварталом девушек почти не находилось подходящих. Сольвейг же охраняли настолько плотно, что о ней пришлось забыть. Возможно, навсегда. И как раз когда он пришел просить увеличить свое содержание, случилось это. Несомненно, леди Дрисколл уже в курсе. Вот только поверила вряд ли. Мать любит его и наверняка сомневается. Предстать перед ней сейчас — попасть под горячую руку. Нет, прежде чем прийти к родителям, стоит все разузнать. Выяснить, кто начал эту игру. И позаботиться, чтобы доказательства, какими бы они ни были, потеряли свою значимость.

— Благодарю за предупреждение Элли. Не говори матери, что я заходил.

— Кто мог это затеять?

— Пока не знаю, но выясню, будь покойна. Возвращайся к своим нарядам.

— Ты же понимаешь, это скандал. Прием через седмицу. Двор непременно будет в курсе.

— Знаю. Сказал же разберусь. Не суй свой хорошенький носик в это дело. И упаси тебя Великая порочить меня перед матерью.

— Больно надо. Сам прекрасно справляешься!

Она самодовольно усмехнулась, но тут же вскрикнула, вжавшись в стену. Фергюс хищным зверем бросился к Элинор и устрашающе навис над сестрой. Ярость исказила красивое лицо: сломала линию рта, свела к переносице светлые брови, плеснула в глаза бурю.

— Помни свое место, Элли. Отец не вечен.

— Прости, — дрожащим голосом произнесла побледневшая красавица и опустила глаза.

— Право слово, дорогая сестра. Характер сослужит тебе плохую службу. Хотя, похоже, МакНуад любит нахальных девиц. Вроде той, с площади. Как там ее звали?

— Не помню, — фыркнула с деланным безразличием, — мне нет дела до всякого отребья. Тебе лучше поспешить, Фергюс. Матери могли доложить.

— Твоя правда, Элли. Прощай. Помни, кто твой друг.

Многозначительно посмотрев на сестру, лорд Фергюс покинул комнату.

— А тебе, брат, — прошептала ему вслед Элинор, — хорошо бы вспомнить, что ты не единственный сын.

Гланнабайн гудел. Волновался, судачил, негодовал. Люди пересказывали услышанное, выхватывали новые подробности и тут же спешили поделиться ими. Тухлый запах скандала плыл над городом. Лена наблюдала эту информационную эпидемию с восторгом естествоиспытателя. Аристократы, мастера, торговцы, слуги — все стали разносчиками вируса.

— Отлично, — довольно промурлыкала, — первая волна пошла на ура. Вторую забросим через пару седьмиц. А сейчас можем забирать Сольвейг, и на репетицию.

— Вторую?

— Ага.

— Зачем?

— Мы сделали ход. Теперь нужно дождаться реакции. Если ее не последует, напишем об этом. А потом еще раз. И еще. Пока Фергюс не переступит порог храма. Или не выкинет еще какой-нибудь фортель.

— Думаешь, подставится?

— Вполне возможно. Он — лорд. Наследник. Высокомерная скотина, уверенная в своей безнаказанности. Надо будет — подразним.

— Лена, я не подпущу тебя к нему, — нахмурился бард. — Злись на меня сколько хочешь, но это слишком опасно.

— И в мыслях не было искать встречи с Фергюсом. Мы про него стишок напишем. Обидный. И запустим в народ. Поставим прозу и поэзию на службу справедливости. Что скажешь?

Повернула голову и лукаво улыбнулась. Она держалась, словно ночного инцидента вовсе не было. Встретила, как всегда, радушно, накормила, попросила совета по сцене, которая никак не клеилась. Только смотрела внимательнее, чем обычно. Но не из опасения. Страх Талли считывал слишком хорошо. А тут видел — переживает.

— Слова любые можно использовать?

— Чем обиднее, тем лучше!

— Тогда скажу, что ты воплощаешь мечты не хуже Весенней Девы из твоей пьесы.

— Да ладно тебе, — весело отмахнулась. — Мне б такие способности, Рин с Сольвейг давно бы в храм сбегали, а не вздыхали по разным углам.

— Ну, до Белтайна немного осталось.

— Ага, каких-то полгода, — разочарованно протянула.

— Не терпится к кострам?

Талли на секунду представил ее босую, простоволосую, в тонкой белой рубахе и венке из весенних цветов. Лена смеется, а в глазах пляшут отблески священных костров и еще что-то неуловимое, мимолетное, предназначенное лишь мужчине, с которым она в эту ночь сплетется в извечном танце во славу жизни. Сердце пропустило удар. В лицо будто швырнули пригоршню пепла.

— Нет, — покачала головой, не заметив, как Талли облегченно выдохнул. — Я просто зиму очень не люблю. Мерзну постоянно.